Прочитанный им рассказ полон красок, переливы мрамора в царском дворце схожи с блеском волн моря. Не ясно одно — почему естественная, пустячная ошибка, обман зрения и игра фантазии избраны лакмусовой бумажкой на вход в высший мир, почему эта ошибка так дорого обошлась.
СМЕРТЬ И РОЖДЕНИЕ РАББИ АКИВЫ
(продолжение. Начало в № 2-3/2023 и сл.)
Почему Элиша бен Авуи назван Ахер
Ахер — самый известный в литературе мудрецов вероотступник. Из нашего рассказа следует, что вероотступничество явилось следствием его дерзновения. Ахер — самое сильное цветовое пятно фона, на котором явственно идеально дан портрет великого рабби. В отличие от Бен Азая и Бен Зомы, дерзнувших на познание тайного и наказанных за несоответствие возможностей цели, чем напоминают Надава и Авиѓу, которые согласно одной из версий действовали из лучших побуждений, Ахер не просто наказан. Собственно, речь о наказании не идёт. Сказано: обрубил саженцы. Что это значит?
Коль скоро пардес — сад тайного мистического знания, метафору легко развернуть. Бен Азая и Бен Зомы, проникнув в пардес, повредились, результат деяния Ахера: он повреждения пардесу нанёс. В нашем тексте герой не имеет полного имени (назван — Элиша), оно появится в следующих версиях. Иерусалимский талмуд спрашивает «кто такой Ахер?», отвечая: Элиша бен Авуи (Хагига 2:1, 77б). Понятно, когда говорится, что Ахер обрубил саженцы, речь идёт о вероотступничестве. Но почему сказано так? Ответ — в мидраше (Шир ѓаширим раба к 1:4).
Элиша бен Авуи обрубил саженцы. Каким образом обрубил саженцы? Входя в синагоги и дома учения и видя детей, успешно изучающих Тору, говорил им слова [издевательские о Торе] и отвращал [их от занятий Торой]. Сказано о нём: «Не давай устам в грех вводить плоть и не говори посланнику, что это ошибка,// зачем, чтобы Бог гневался на твой голос и рук твоих дело губил» (Коѓелет 5:5).
Мидраш объясняет: вероотступничество Элиши бен Авуи было не просто отпадением от веры отцов. Он издевался над изучением Торы как бесполезным занятием в присутствии детей, которые уподоблены саженцам. Элиша бен Авуи принял ценности эллинско-римского мира, борьба с которыми была вопросом выживания иудаизма, начиная с завоевания Израиля Александром Македонским. После разрушения Храма борьба обострилась. Рим, сломив сопротивление евреев в Великом восстании, доказал свою силу и власть. Перед евреями была открыта дорога к римским ценностям — вершинам материальной культуры. Немало городов в Израиле той поры стали полисами с гимназией, театром и т.д. Один из тех, кто предпочёл богатый материальный мир, — Элиша бен Авуи. О философской природе его отступничества судить трудно из-за недостатка свидетельств, однако еще со времён Г. Гретца принято относить его к гностикам.
Обрубивший саженцы Ахер — разрушитель пардеса, верхнего мира (согласно Тосефте), основ национально-религиозной жизни — нижнего мира (согласно более поздним источникам). Он — антипод рабби Акивы. На читателе лежит лишь обязанность перекодировки: дела рабби противоположны деяниям Ахера, которого, несмотря на еретичество, забвению не предают. Свидетельства о нём крайне противоречивы. Порой представляется: под одним именем объединены деяния двух исторических лиц. Не исключено, что отождествление произошло задним числом. Как бы то ни было, Традиция не заинтересована вычеркнуть память о вероотступнике, напротив, стремится к созданию полнокровного образа, понимание которого помогает понять, чего рабби Акива сумел избежать.
Что привело Элишу к отступничеству? У мудрецов есть ответ. Как удалось рабби Акиве саженцы не обрубить? На этот вопрос нет прямого ответа. Косвенный — образ Ахера, не только хорошо знакомого с воззрениями рабби Акивы, но и ссылающегося на него в дискуссии с р. Меиром, одновременно учеником рабби Акивы и Элиши бен Авуи. Эта дискуссия представляет собой попытку убедить р. Меира в дуалистичности мира (Хагига 15а).
В Авот (4:20) — характерное высказывание Элиши: «Изучающий [Тору] в детстве чему он подобен? Написанному чернилами на новом пергаменте. А изучающий в старости чему он подобен? Написанному чернилами на пергаменте, с которого стёрто написанное ранее». Смысл: запись, сделанную на новом пергаменте, нелегко стереть, изученное в детстве отпечатывается в памяти и не забывается. Написанное на старом пергаменте, на котором уже писали, неразборчиво, читается с трудом и легко стирается вновь. Это единственное высказывание Элиши бен Авуи, вошедшее в Авот — антологию, в которую редкие мудрецы включены. Самым известным современником автора высказывания, начавшим изучение Торы не в детстве (согласно агаде в сорок лет), был рабби Акива. Характер высказывания достаточно нейтральный, в нём невозможно усмотреть прямой выпад против великого современника. В Авот дерабби Натан (А,24) иной вариант. «Кто изучает Тору в юности, у того слова Торы всасываются в кровь и исходят ясными из уст его; у того, кто изучает Тору в старости, слова Торы не всасываются в кровь и не исходят ясными из уст его». Мы знаем ещё ряд высказываний Элиши, четыре — о соответствии между познанием и праведной жизнью.
Человек добродетельный и много изучавший Тору — на кого он похож? На человека, строящего вначале из камня, а затем — из кирпичей. Даже множество вод не сдвинут [стены] с места. Человек не добродетельный и много изучавший Тору — на кого он похож? На человека, строящего вначале из кирпичей, а затем — из камня. Даже малые воды сдвинут [стены] с места (Авот дерабби Натан А, 24).
Ещё три высказывания построены по принципу противопоставления целостной идеальной личности человеку учёному, но лишённому добродетелей. Кого автор имеет в виду? Самый яркий пример такого человека — он сам. Каков смысл текста? Неужели это исповедь раскаявшегося грешника? Или проще — результат сбоя: Элише приписали чужие слова? Или текст зафиксировал Элиш в различные этапы жизни?
Ниже попытаемся с камнями и водой разобраться. Пока же — предварительный штрих. В притчах о человеке учёном и не добродетельном из Авот дерабби Натан мы встречаемся с водой и твёрдой субстанцией (кирпич, камень). Камни и вода — постоянные спутники Элиши. В варианте текста Вавилонского талмуда читаем:
Сказал им рабби Акива: «Когда дойдёте до чистых мраморных камней, не говорите: ‘Вода, вода!’ Потому что сказано: ‘Не сидеть в доме моём// лукавство творящему,// ложь говорящему// перед глазами моими не утвердиться’ [Восхваления 101:7]» (Хагига 14б).
Не создается ли впечатление, что обращаясь к ним, рабби Акива имеет в виду его? Если так, то рабби исполнил долг — два его спутника ущерб пардесу не нанесли.
Источники утверждают, что учёный Элиша бен Авуи вёл жизнь вовсе не праведную: в его доме всегда раздавались греческие песни, он читал еретические книги. Рассказ о четверых вошедших в пардес даёт ответ на вопрос о еретичестве Элиши исключительно метафизического свойства. В других источниках проще, понятней: беременная Элишей мать проходила мимо языческого храма; отец из тщеславия посвятил сына учению, созвав на обрезание знаменитых учёных, среди них — р. Элиэзера и р. Иеѓошую. Обратим внимание: когда-то Хана (Анна) посвятила сына, будущего пророка Шмуэля (Самуиил), служению в Храме, а отец Элиши его посвящает учению. Слава мудрецов зависть его возбудила, и отец Элиши решил: сын будет учёным (Рут раба 8; Коѓелет раба к 7:8; Мидраш зута Коѓелет 7:8). Можно, конечно, усомниться в правомерности прямого противопоставления рабби Акивы, его жизни и его смерти жизни и смерти Элиши бен Авуи. Но обилие контрастных деталей делает это противопоставление явственно очевидным.
Согласно одной из версий причина вероотступничества Элиши бен Авуи кроется в его стремлении к логическому мышлению, не подкреплённому верой в справедливость Творца. Однажды он увидел человека, нарушившего закон — взявшего птицу из гнезда, в котором оставались птенцы. Тот с миром ушёл. В другой раз увидел человека, влезшего на дерево, отогнавшего птицу и лишь потом взявшего птенцов. Когда этот человек, поступивший в полном соответствии с законом, слез с дерева, его ужалила змея, и он умер. В противостоянии логики и веры логика Элиши одерживает победу. Как-то он увидел собаку, держащую в зубах язык мудреца, одного из десяти мучеников, убитых римлянами. Сказал: «Нет правды в мире, нет возмездия после смерти». В Иерусалимском талмуде рассказывается: увидев отрезанный язык учёного в пасти собаки, Элиша произносит те же слова, которые в рассказе о смерти рабби Акивы ангелы произносят: «Это Тора, и это награда?» (Брахот 61б). Случайно ли одно и то же выражение, появляясь в разных местах, обозначает и путь другого и истинный путь?
Элиша бен Авуи оказался подобен человеку, возводящему стены вначале из кирпичей, и лишь затем — из камня. Его крушение — поражение чистого разума, он пример ответственности того, кому много дано. В отличие от Ахера, рабби Акива возводил кирпичную стену на каменном основании. Становится понятным противопоставление: камень (истинный, не обусловленный интеллектуальным постижением фундамент веры) — кирпич (интеллектуальное здание, возводимое человеком). Сравним с высказыванием р. Ханины бен Досы: «У того, у кого боязнь греха предшествует мудрости, мудрость устойчива, у того, чья мудрость предшествует боязни греха, мудрость недолговечна» (Авот 3:9; Авот дерабби Натан А, 22). Приведём пример отношения Традиции к ответственности того, кому много дано.
Сказал р. Шимон бен Халафты: «Тому, кто изучал Тору и не исполняет [заповеди], наказание более суровое, чем тому, кто вообще не изучал. С чем это схоже? С царём, у которого был пардес. Привел туда двух арендаторов: один сажал деревья и рубил их, другой вообще не сажал и не рубил. На кого гневается царь? Не на того ли, который сажал и рубил?! Так и тому, кто учил слова Торы и не исполняет её, наказание более суровое, чем тому, кто вообще не изучал (Дварим раба 7:4).
Различные источники с разной степенью убедительности определяют характер отступничества Элиши бен Авуи, причисляя его к христианам, к гностикам, последователям Филона. Возражая р. Меиру, Ахер говорит: «Рабби Акива, твой учитель, говорил не так [,как ты]: «Сотворил праведников — сотворил грешников, сотворил Ган Эден [рай]— сотворил Геѓином [ад]. У всего есть две стороны» (Хагига 15а). Ещё более явственно звучит в рассказе, в этом трактате предшествующем процитированному, мотив дуализма: существуют две власти в мире — власть Святого благословен Он и Метатрона (там же). Здесь нетрудно увидеть отражение определённой реалии, не имеющей отношения к Элише, жившему в конце первого — начале второго веков. Если в то время его вероотступничество действительно могло быть уходом в гностицизм, или неоплатонизм филоновского толка, или в обретающее самостоятельную жизнь христианство, то идея двубожия, характерная для зороастризма, а потому актуальная для вавилонских евреев, отношения к реальному историческому Элише бен Авуи никак не имела. Но историзм не был решающим фактором, ведь этот еврейский Фауст (изданный в Вене в 1865 г. еврейский перевод «Фауста» носит название «Элиша бен Авуи») давно стал архетипом отступника. Дуализм Ахера явственно проявляется и в так называемом Еврейском (или третьем) Ханохе, апокрифе, который согласно наиболее распространённым представлениям был написан в 5-6 вв. н.э., т.е. в период создания Вавилонского талмуда, или сразу после него. Ахер, жаждущий увидеть Колесницу, видит р. Ишмаэля, от имени которого ведётся повествование, сидящего рядом с ангелами, и, испугавшись, затрепетав от его вида, восклицает: «Вот, на небе две власти!» Тотчас небесный голос: «Возвратитесь, мятежные дети — кроме Ахера!» (И.Р. Тантлевский, Книги Еноха, 2000, с. 194.) Так что, Элиша бен Авуи во все времена был Ахер. Поздний мидраш (Бейт мидраш Еллинек 5) помещает Элишу в седьмой отдел ада.
Страницы, на которых рассказывается об отношениях между р. Меиром и Элишей бен Авуи, о стремлении ученика привести учителя к раскаянию, о трагическом осознании Элишей невозможности искупления, о его горящей могиле и р. Меире, тушащем пожар (Хагига 15), — из самых поэтичных в литературе о мудрецах, стремившихся отделить праведного р. Меира от грешного Ахера и говоривших: «Рабби Меир нашёл плод граната, съел содержимое, а кожуру бросил» (там же 15б).
Выше мы обратили внимание на противопоставление изучавшего с детства Тору Элиши начавшему учиться в зрелом возрасте рабби Акиве. Мидраш приводит дискуссию между р. Меиром и Элишей о стихе из Иова (42:12) «Благословил Господь конец Иова более, чем начало». Элиша не удовлетворён ответом р. Меира: «Твой учитель Акива не так говорил: хорош конец того, что было хорошо изначально» (Рут раба 6:4). Так ли говорил рабби Акива, или эти слова вкладывает ему в уста сам Элиша, нам неизвестно, но, судя по всему, Элиша эти слова очень хотел произнести, намеренно приписав их великому рабби.
Почему с такой настойчивостью в разных источниках идёт речь о возрасте изучения Торы? Элиша и рабби Акива принадлежали к разным общественным слоям. Вспомним, на обрезании посвящённого изучению Торы ребёнка присутствовали самые знатные мудрецы. Спор, когда лучше учиться, в юности или в старости, по сути, — намёк на принадлежность героев рассказа: одного к старой, возникшей ещё до разрушения Храма элите, другого — к новой, не отягощённой богатой родословной, отсутствие которой помешало рабби Акиве занять пост главы мудрецов после смещения раббана Гамлиэля. Разумеется, в контексте отношений рабби Акивы и Элиши бен Авуи конфликт духовных элит звучит не столь откровенно, как в рассказе о восхождении четырёх мудрецов в Иерушалаим, о чём речь впереди. Но отзвуки — и в рассказе о четверых вошедших в пардес.
Заключая: если жизнь и смерть Элиши бен Авуи — другое, то истинное — жизнь и смерть рабби Акивы.
Камни и вода
Если в варианте Тосефты вглядывание разделяет их и его, троих мудрецов и рабби Акиву, то в варианте Вавилонского талмуда герои разделены изначально: рабби Акиве открыто нечто, сокрытое от его спутников. Что? Относительная прозрачность талмудического текста объяснима: Тосефта не столько открывает дверь в мир мистики, сколько закрывает её. Ещё отличие: цель Тосефты предостеречь от самонадеянных попыток проникнуть в мистические тайны, продемонстрировав, что они открыты лишь избранным; цель Талмуда иная, наш рассказ — лишь часть текста, где концентрируется информация о мистических занятиях мудрецов.
В чём смысл предостережения не говорить: «Вода, вода»? Рабби предостерегает от ошибки, которая весьма вероятна, ведь речь о высших сферах, где шум крыльев фантасмагорических живых существ, «словно огромных вод гром» (Иехезкэль 1:24). Рабби стихом из Восхвалений предупреждает возможный грех — ложь. В чём же она? На вопрос пытались ответить такие корифеи, как Ш. Либерман, Э. Урбах, Г. Шолем. Попробуем мы.
В одном из первых текстов второй главы трактата Хагига, где приведён наш рассказ, герои которого обладают познаниями в деле Творения, названы знаменитые — тоѓу и воѓу («полое и пустое» в моём переводе, Вначале 1:2), значение которых можно разгадывать бесконечно. Вавилонский талмуд (Хагига 12а): пропитанные влагой камни, погружённые в бездну, из которых выходит вода.
Устная Тора, стремящаяся к гармонизации Письменной, отвечает на вопрос: почему Моше, воду из скалы извлекая, вопреки велению Господа сказать ей дать воду, дважды по ней ударяет? Мидраш (Танхума Хукат, 11) из топонима Мей мерива (дословно: Воды вражды) притчу-урок извлекает. «С чем это схоже? С царским сыном, взявшим камень и выколовшим им глаз. [С тех пор] о каждом камне говорил его отец, что он выколол глаз его сына». Не от этой ли скалы, этого камня, давшего когда-то сынам Израиля воду, остерегает рабби Акива? Не предупреждает ли спутников: не мните себя пророками, подобными Моше, или помните: даже он за ошибку был тяжело покаран Всевышним, не позволившим войти в Землю Израиля.
Почему в тексте Вавилонского талмуда воде (не реке, не морю), но слову с обобщённым значением противопоставлен не камень, но мрамор, слово с конкретным значением? Прежде чем попытаться ответить на вопрос, почему речь о мраморе, попробуем, упростив задачу, понять, где и почему камень противопоставлен воде.
В главе «Формула бессмертия» ещё обратимся к Мишне (Псахим 10:6), где в споре с р. Тарфоном рабби Акива утверждает не только бывшее, но и будущее Спасение, что выражает мессианские надежды на скорое избавление. В этой мишне — утверждение школы Ѓилеля, что на пасхальной трапезе необходимо читать 114-ую главу Восхвалений, в которой говорится о чудесах во время Исхода, и деянии Господа, который обращает «кремень — в источник воды» (8). Если справедливо предположение, что в основе предупреждения спутникам — аллюзия на этот стих, то его смысл — не «заглядывать за ограду», ведь из смертных только Моше воду извлёк из скалы.
Вода и камень — постоянные спутники рабби Акивы. В рассказе из Авот дерабби Натан (А, 6) о начале пути сорокалетнего Акивы есть две цитаты из Иова. Первая: «Вода камни стирает,// прах земной ливень смывает,// Ты упование человека уничтожаешь» (14:19). Вторая: «Потоки рек он останавливает,// скрытое выводит на свет» (28:11). Вода — камень — скрытое. Как всегда, стихи из ТАНАХа не иллюстрация — знак, требующий сопоставить новое с вечным. Что сокрытое вывел рабби на свет? О чём тайном говорит настоянный на Иове текст? Обе главы из Иова, из которых цитаты, перенасыщены водою и камнем. Обе — о смертном и вечном, о человеке и Боге. Обе — о вечной тайне Творца и вечном стремлении человека Бога познать. Человек — самое тленное создание, ведь
Корень в земле одряхлеет,
ствол в прахе умрёт.
Воду почует и расцветёт,
как саженец, пустит ветви.
А человек? Умирает он, обессилев,
умирает человек — его нет.
Уходят воды из моря,
высыхает река, засыхает
(там же 14:8-11).
Почему р. Тарфон решил, что «скрытое выводит на свет» сказано о рабби Акиве? В 28-ой главе Иова речь о человеке, добывающем из недр серебро, золото, железо; человеке, выплавляющем медь из камня, положившем «предел темноте», «все края» познавшем и «во тьме — камень, тьму смертную» (там же 28:1-3). Человек прокладывает дороги в неведомое, к месту «камней сапфир» (там же 6). «На кремень простирает он руку», «каналы в скалах он пробивает», и, наконец, процитированное в мидраше: «Потоки рек он останавливает,// скрытое выводит на свет» (там же 9-11). Но вместилище разума не ведомо человеку: оно не в бездне, подвластной ему, оно не в море, человеку покорном. От глаз скрыто оно. Туда ли пролагает путь рабби Акива, в пардес восходящий?
И ещё о воде. Подхватывая рассуждения р. Элазара бен Азарии об очищении в Судный день, говорит рабби Акива: «Блажен Израиль! Перед Кем вы очищаетесь? Кто очищает вас? Отец ваш небесный, как сказано: ‘Водой очищающей окроплю — и очиститесь’ [Иехезкэль 36:25], и сказано: ‘Микве Израиля, Господи‘ [Ирмеяѓу17:13]. Что микве? Очищает нечистых. Так Святой благословен Он очищает Израиль» (Йома 85б). У слова микве — два значения: надежда и бассейн для ритуального омовения. В стихе слово употреблено в первом значении, но рабби Акива предпочитает второе. Что, он, цитируя, говорит? Принимающие камни за воду жаждут очищения, жаждут — продолжим цитирование Иехезкэля:
Водой очищающей окроплю — и очиститесь,
от всей вашей скверны, от идолов ваших очищу.
Сердце новое дам, дух новый вложу,
сердце каменное из тела вашего вырву, дам сердце из плоти
(36:25-26).
Спутникам рабби Акивы не дано отличить подлинное от мнимого. Возможно, виной тому безудержное стремление слияния с Ним. А теперь о мраморе, точней, о том, как и почему камень в него превратился.
Сказали. Тот, кто не видел дом Ѓордоса [Ирод], никогда не видел красивого здания. Из чего он был построен? Сказал Раба: «Из белых мраморных камней и зелёных мраморных камней». Есть говорящие: из голубого мрамора, белого мрамора и зелёного (Бава батра 4а; см. также Сука 51б).
Ход мысли вавилонских мудрецов, для которых исконная оппозиция камень — вода не ясна, нетрудно понять. Если дворец царя земного построен из мрамора, тем более из него чертог Царя небесного должен быть выстроен. Так вместо камня является мрамор, и противопоставление становится совершенно понятным: спутники рабби Акивы могут принять мрамор за воду. Находящийся под влиянием мистической литературы Ѓаи гаон в своём объяснении рассказа о четверых вошедших в пардес создает впечатляющую картину морских волн и сияния, которые лишь зрительная иллюзия. Прочитанный им рассказ полон красок, переливы мрамора в царском дворце схожи с блеском волн моря. Не ясно одно — почему естественная, пустячная ошибка, обман зрения и игра фантазии избраны лакмусовой бумажкой на вход в высший мир, почему эта ошибка так дорого обошлась. Дело в подмене. Существовавшая в древней мистической традиции оппозиция камень — вода стала непонятной, и вавилоняне на мрамор — вода её заменили.
Тонкий звук тишины
Почему рабби Акива вошёл в пардес и вышел с миром? Текст из Тосефты не даёт прямого ответа, её ответ — сравнение рабби со спутниками и стих из Песни песней. Все стихи, объясняющие судьбу троих спутников рабби, в безличной форме, и только стих о рабби Акиве от первого лица: ещё один водораздел между ними. Этот стих говорит о безграничной преданности рабби Творцу и готовности царя принять его в покоях своих. В более позднем источнике (Шир ѓаширим раба 1:4) ключевой цитате предшествует прямая речь.
Рабби Акива вошёл с миром и вышел с миром, сказал:
«Не потому, что я более велик, чем товарищи мои, но потому, что так учили мудрецы в Мишне (Эдуйот 5:7): ‘Дела твои приблизят тебя, и дела твои отдалят тебя, и о тебе сказано: ‘Привёл меня царь в покои свои’ [Песнь песней 1:4]».
В отличие от позднего источника, «скрытная» Тосефта не заинтересована в однозначном объяснении. Вавилонский талмуд заподозрить в стремлении недосказать нет оснований. Обычно он стремится объяснить, порой — упростить. Вслед за рассказом об Ахере (редактору Талмуда необходим контраст, он развивает принцип Тосефты) следует:
Рабби Акива взошёл с миром и спустился с миром, и о нём сказано: «Влеки меня за собой — побежим» [Песнь песней 1:4]. Однако хотели ангелы служения изгнать рабби Акиву. Сказал им Святой благословен Он: Оставьте этого старца, достойного величия Моего. Что он истолковал?
Сказал Раба бар бар Ханы, сказал рабби Иоханан: «Сказал: Господь из Синая пришёл, из Сеира им воссиял, от горы Паран [Фаран] Он явился, прибыл от десятков тысяч святых» [Слова 33:2]. Он знак в десятках тысяч Своих.
А рабби Абаѓу сказал: «Из десяти тысяч отличен» [Песнь песней 5:10]. Он знак в десятках тысяч Своих.
А Реш Лакиш сказал: «Всемогущий Господь имя Его» [Иешаяѓу 48:2]. Он властелин воинства Своего.
А рабби Хия бар Абы, сказал рабби Иоханан: «Не в ветре Господь,//
за ветром — землетрясение, но Господь не в землетрясении. После землетрясения — пламя, но Господь не в огне,// после огня — тонкий звук тишины» [Цари 1 19:11-12] (Хагига 15б-16а).
По мнению мудрецов, рабби Акива доказал право на обладание высшей тайной толкованием стиха (какого — у каждого свой вариант), смысл которого утверждение единственности Творца, хоть и являющего Себя в десятках тысяч (подразумевается, ангелов), но отличным от них, ими повелевающим, как Властелин Своим воинством. Вспомним: «Долго-долго произносил он [слово] один — пока на [слове] один душа его не покинула».
Услышавший тонкий звук тишины рабби Акива вошёл в пардес и вышел с миром.
Узнав о том, какую мудрость стремился охранить своим молчанием рабби Акива, ответим на вопрос, чем вызвано его особое пристрастие к Песни песней, стих из которой — ключевой в понимании происшедшего. Вспомним: «Распевающему Песнь песней на пирах, превращая её в светскую песню, нет доли в грядущем мире» (Тосефта Санѓедрин 12:10, Санѓедрин 111а). По поводу какой-либо книги ТАНАХа могло быть подобное сказано? Можно представить, что какой-то иной танахический текст поддаётся так легко профанации? Природа святости: чем выше степень, тем менее доступна и тем легче с её вершины сорваться. Что и произошло со спутниками рабби.
«Если бы не была дана Тора, Песнь песней могла бы руководить миром» (Агадат шир ѓаширим, изд. Шехтера, с.5). Не только могла бы — руководит избранными её голос услышать. Согласно интерпретации рабби Акивы, Песнь песней — мистический текст о любви: молодой пастух — это Бог, Его возлюбленная — община Израиля. Любовь — не уловляемое разумом чувство — объясняет избранность рабби Акивы и его длящееся почти два тысячелетия восхождение.
Выйдя из пардеса и от рук римлян погибнув, рабби Акива стал героем мистической литературы, которую принято называть Литературой колесницы или Литературой чертогов, возникшей в эпоху Талмуда и получившей развитие и распространение после его завершения (6—8 вв.). Считается, что эти тексты, в ряде которых повествование ведётся от имени рабби Акивы, восходят к остаткам древних мистических книг и/или устных преданий, намёки на них находим в Тосефте (Хагига 2:1). В этих текстах — описание небесных чертогов, охраняемых ангелами, имена которых указывают на сферу их деятельности. Так, имя ангела Барадэль образовано из слова барад (град) и эль (Бог). Посредством различных магических заклинаний взыскующие престола колесницы проникают в чертоги, восходя всё выше и выше. Литература этого рода — видения мистиков-визионеров, важнейшая задача которых — опустить в нижний мир имя Бога. В этих текстах описываются восхождения мудрецов к престолу Славы через семь ступеней — семь дворцов, у врат которых стоят ангелы-охранители. Когда прошедший шесть предыдущих чертогов намеревается взойти на колесницу, перед ним распахивается дверь, ведущая в седьмой, стены которого полны глаз (вспомним Иехезкэля), взирающих на него, и вид их подобен блистающим молниям. Для того чтобы проникнуть в чертог необходимы тайные знания, владение печатями: эти тексты часто схожи с инструкциями. Если в Тосефте и Талмуде цель восхождения рабби Акивы и его спутников не обозначена, то в Литературе колесницы она совершенно ясна: овладеть и опустить в земной мир магическое имя Всевышнего. Чертог, куда стремятся рабби Акива и его спутники, необычен, сказочен: некая его часть — чистые мраморные камни.
Но если кто-либо был недостоин лицезреть Царя в Его благолепии, то ангелы у врат расстраивали его чувства и приводили его в замешательство. И когда они говорили ему «войди», он входил, и тотчас они теснили его и сталкивали в огненный поток лавы. И у врат шестого чертога казалось, будто тысячи и тысячи потоков морских обрушиваются на него, хотя там не было ни капли воды, а только эфирное сияние мраморных плит, которыми был выложен чертог. Он же стоял перед ангелами, и когда вопрошал: «Что значат воды сии?» — они побивали его каменьями и восклицали: «Презренный, разве ты сам не видишь этого? Или ты потомок тех, кто лобызал золотого тельца и недостоин лицезреть Царя в Его благолепии?» …И он не уходил, пока они не поражали его голову своими жезлами. И это должно быть знаком на все времена: никому не позволяется бродить вокруг врат шестого чертога и видеть эфирное сияние плит и вопрошать о них и принимать их за воду, если он не хочет подвергнуть себя опасности (Цит. по: Гершом Шолем, «Основные течения в еврейской мистике», т.1, с.84).
Мы вновь к воде и мрамору возвратились, только теперь их роль стала понятней. Исследователи еврейской мистики не раз отмечали её удивительную консервативность — способность многие столетия сохранять древнейшие образы. В книге Ханоха (на этот раз эфиопском) — дворец, выстроенный из хрусталя. Видит Ханох подобие здания из прозрачных блестящих (хрустальных) камней, а внутри камней (кристаллов) — языки пламени. Из этого огненного здания исходят четыре огненные реки. Ещё более веское доказательство консервативности мистических текстов находим в славянском Ханохе. В нём — описание первого дня Творения, когда была сотворена бездна: огнём удерживаемая вода, многогранник, подобный хрусталю, льдом окружённый. Здесь образ воды-камня более мрамора полон сияния. Образ повторяется и во второй день Творения, когда из «засохших» вод творятся тяжёлые огромные камни. А на третий день Ханох лицезрит твёрдый камень блестящий, словно вода, и молния, исходя от воды и огня, не гасящего воду, ярче солнца сверкает; вода твёрже твёрдого камня. «И тако воды оутвръдих, сиреч бездне. И основах светом окрогоу воды, и сътворих… И въобразих яко хроусталь, мокро и соухо, сиреч стъкло и лёд…»
В последней по времени создания версии рассказа о четверых вошедших в пардес, относящейся к Литературе колесницы (Ѓейхалот зутарти), испытание мраморными камнями — центральный момент, определяющий и объясняющий судьбу персонажей. В отличие от нашей отправной точки — краткого и таинственного рассказа в Тосефте, этот текст гораздо более многословен в стремлении расставить точки над «и».
Сказал рабби Акива. Нас было четверо, вошедших в пардес. Один взглянул — и умер. Другой взглянул — и повредился, третий взглянул — и обрубил саженцы. А я вошёл с миром и вышел с миром — не потому, что я более велик, чем товарищи мои, но деяния мои позволили мне исполнить мишну, которой учили мудрецы: дела твои приблизят тебя, и дела твои отдалят тебя. Вот те, которые вошли в пардес: Бен Азая и Бен Зомы, и Ахер, и р. Акива. Бен Азая взглянул на шестой чертог — и увидел сияние воздуха, мраморные камни, которыми был вымощен чертог, не вытерпел он, открыл рот и вопросил: «Вода, какова её сущность?» — и умер. О нём Писание говорит: «Дорога в глазах Господа// смерть верных Его» [Восхваления 116:15]. Бен Зомы взглянул на сияние мраморных камней, подумал, что это вода, вытерпел, чтобы не вопросить, но его сознание претерпело мучения — и он повредился, сошёл с ума. О нём Писание говорит: «Мёд нашёл — ешь его в меру,// чтобы, пресытившись, не изблевать» [Притчи 25:16]. Элиша бен Авуи спустился и обрубил саженцы. Каким образом обрубил саженцы? Говорили, когда приходил в синагоги и дома учения и видел детей, успешно изучающих Тору, говорил с ними, и они прекращали [учение]. О нём Писание говорит: «Не давай устам в грех вводить плоть» [Коѓелет 5:5]. Рабби Акива взошёл с миром и опустился с миром, о нём Писание говорит: «Влеки меня за собой — побежим,// привёл меня царь в покои свои» [Песнь песней 1:4].
Как и в прежних реинкарнациях текста, рабби Акива противостоит прежде всего Бен Азая и Элише бен Авуи. Роль Бен Зомы менее значима. В отличие от более ранних, этот текст ясно объясняет причину происшедшего со спутниками рабби Акивы. Бен Азая умирает, стремясь познать непознаваемое, о сущности воды вопрошая. Бен Зомы, подумав, что мраморные камни — вода, удержался, не вопросил и повредился: недостало веры, не поверяемой интеллектом. Элиша бен Авуи соблазнял неверием юных. Не величием — деяниями отличен от спутников рабби.
Мистический извод рассказа о четверых вошедших в пардес — антиинтеллектуальная притча. Не изучение, но чистая вера — условие восхождения. Нет необходимости добавлять, что такой образ рабби противоречит всему, что знаем о нём из более аутентичных источников, в которых — идеальный мудрец, сочетающий стремление к интеллектуальному познанию и чистую веру: непознаваемость тайны возвышает не менее познания истины.
Нормативный иудаизм с древности относился к мистике осторожно и настороженно. Рамбам остерегал: в пардес достоин войти насытивший чрево хлебом и мясом — знанием запретного и разрешённого (Мишне Тора, Сефер ѓамада, йесодей Тора, 4:20).
Но даже восхождение в пардес не отменяет абсолютно неодолимую дистанцию между человеком и Богом, о которой писал Н. Бердяев: «Богосознание еврейского народа было Богосознание трансцендентное; оно предполагает огромную дистанцию, которая делала невозможным лицезреть Бога лицом к лицу без опасности погибнуть. Семит снизу смотрел на бесконечную высоту Бога, эта далёкость и страшность Бога, это трансцендентное сознание Бога вне человека и над человеком очень благоприятствовали созданию исторического драматизма. Это и вызывает напряжённое движение, драматическое отношение между человеком, народом и трансцендентным Богом, встречу народа с Богом путём истории» (Судьба еврейства, цит. по: Тайна Израиля, 1993, с.312).
Основатель современного иудаизма рабби Акива, не отменив фарисейскую нормативность, услышал в Песни песней голос Всевышнего, он утверждал закон, освещая его сапфировым свечением — освящая. Под сень Его руки душа рабби стремилась — «познать сокровенные тайны», через него Бог передал «образы великолепия Славы Своей» (Песнь Славы Всевышнего, экстатический гимн 12 в.).
Одолевая двойственность бытия: добро и зло, рождение и смерть, рабби Акива познал смерть-рождение и взошёл к Славе Господней.
